А вот меня при всем этом упорно гложет червячок сомнения. Вернее, не червячок, а червячки, а самый большой из них – это даже не червячок, а целое гнездо опарышей, которое я усмотрел в глубине личности Окделла еще при первом прочтении первых же глав «Красного на красном» и продолжаю видеть при всех последующих прочтениях. И поселилось это гнездо в нашем герое, как мне представляется, по двум взаимосвязанным причинам – чувстве собственной исключительности и уверенности в том, что весь мир вокруг должен Повелителю Скал, причем должен без взаимности.
В этом смысле характерны оттенки и детали пребывания Дика в Лаик. Юноша прибыл в школу с глубокой и поддерживаемой своим окружением уверенностью, что все вокруг – враги. Интересно то, что, впоследствии, узнав на практике ошибочность этой шизоидной картины, он не сделал из этого никаких серьезных выводов, но речь сейчас не об этом. Речь о том, что, многократно уверяя себя том, что исключительная привилегия на обладание Честью и прочими моральными красотами принадлежит лишь ему и ему подобным, он, тем не менее, начинает пребывание в Лаик с того, что приносит присягу, заведомо не собираясь ее выполнять. У него, конечно, готово оправдание для этого, в общем-то, неприглядного поступка, но показательно, что себя он простить уже сейчас готов, а своих обязанностей и долгов по отношению к окружающему миру признавать явно не собирается.
Сама по себе заведомо лживая присяга, возможно, ни о чем особо серьезном не говорит. В конце концов, иная цель подчас оправдывает иные средства, и мы вполне можем найти примеры в жизни, да и в книге, того, как другие из благородных побуждений поступают аналогичным образом. Да и присяга, в конце концов, подчас действительна, лишь пока совместима с честью, долгом, совестью и моралью… Вопрос лишь в том, какие благородные побуждения двигали Диком в этот момент, и на какой алтарь он был готов положить свою честь. Этот вопрос, увы, повисает в воздухе, ибо никаких благородных целей не наблюдается.
Характерной (и весьма) для личности герцога Окделла представляется его реакция на эпизод со Старой галереей. Далеко не каждому из нас доведется в жизни попасть в ситуацию, в которой несколько человек, не связанных с нами узами родства или тесной дружбы, рискнут репутацией, карьерой и многим иным только лишь для того, чтобы спасти нас от заведомо ложных обвинений. (А может, и не заведомо? Ведь не каждый из тех, кто прикрыл тогда Дика, имел основания точно знать, что Окделл не при чем!). Собственную реакцию на такой поступок окружающих, думаю, каждый может себе представить. А какова реакция Дика? Увы, но, если разобраться, оттенок благодарности, конечно, присутствует, но в целом действия тех, кто его спас, он воспринимает как должное. Ему должны, и этим все сказано. Конечно, свой долг по отношению к Повелителю Скал совершенно чужие ему Катершванцы, Сэ и прочие Куньо исполнили, молодцы, ребята, и все на этом. Надо будет – еще исполнят. Им положено.
A propos, а каков наш долг по отношению к ним? Ах, да, надо бы как-нибудь подарок бы послать, да вот, забыл, и Леворукий с ними…
Далее, Лаик благополучно проехали; некоторые из окружающих поддались, чтобы гонимого Дика поставили не на то место, которого он заслуживал, а на более высокое, на которое поставить, видимо, были должны, но тут уже и чувство благодарности тем, кто чем-то ради него жертвовал, у него не шевельнулось. К кошкам благодарность – нам же должны…
Итак, наступает день святого Фабиана, а окружающие отнюдь не спешат исполнить свой долг по отношению к Повелителю. Ариго ему должны – но уклоняются от исполнения долга, выбирая в оруженосцы не его. Килеан ему должен – и тоже долгов не платит. Прочие всякие безымянные (людям Чести имена этих самых прочих, помнится, без надобности) тоже не спешат выполнять свои обязанности. Вскипает помаленьку наш разум, возмущенный подобным пренебрежением, и тут на сцену выступает экзистенциальный враг, убийца отца и воплощение Зла… И мы воспринимаем как должное то, что он нас спасает от гражданской смерти (а ничем другим ожидавшее Дика возвращение в Надор и пожизненное сидение там под крылом любящей маменьки назвать нельзя). К тому же, благородные эры, оруженосец Первого маршала поважнее, чем оруженосец всяких не желающих долги платить Килеанов!
И вот попадает Дик в оруженосцы к герцогу Алве – и такое начинается… Право, подчас забавно читать списки предъявляемых к герцогу Алва претензий относительно того, что именно им было не додано Дику. И недоучивал, мол, Первый маршал своего оруженосца, и недолюбливал, и недоопекал, и недовоспитал... Самые снисходительные, надо отдать им должное, при этом брали на себя неблагодарный труд по защите недоучившего и недолюбившего Алвы, прося окружающих обратить внимание на смягчающие обстоятельства – мол, неопытен был Первый маршал, не умел обращаться со свалившимся ему на голову сокровищем, был, мол, Дик у Алвы первым, а доселе у соберано еще никого не было… Словом, не исполнял Алва своего долга, виновен, но заслуживает снисхождения по малоопытности и легкомыслию…
При этом как-то незаметно выпадают из рассмотрения некоторые мелочи. Например, часто забывалось то, что, каковы бы не были мотивы Алвы, но он, повторюсь, взяв Окделла в оруженосцы в день святого Фабиана, фактически спас юношу от гражданской смерти. Игнорировалось то, что незаметная, ненавязчивая опека Алвы (опять же, независимо от мотивов соберано) неоднократно спасала жизнь самому Дику, причем сам Алва для спасения Дика был готов пожертвовать немалым. Обвинители (и снисходительные адвокаты) Первого маршала не видели и не хотели видеть того, что рядом с Алвой Дик учился фехтовать и воевать, размышлять и понимать, читать книги, в конце концов, а похоже, что прочитано им за эти недолгие месяцы было больше, нежели за всю предыдущую (да и последующую) жизнь. И при этом за спасение Дика и от прозябания в Надоре, и от гибели сам Алва ничего не просил, тем более, не требовал – ни службы, ни преданности, ни даже благодарности. В сущности, взяв Дика под свое крыло, он предоставил юноше полную свободу, ухитряясь при этом защищать его от его же собственных ошибок. Но иным критикам этого мало. Не выполнял Алва своих обязанностей по отношению к Дику – и все тут…
Я не буду разбираться в вопросе, какие именно обязанности по отношению к своему эру в это время выполнял и какие свои долги ему платил сам Дик. Я только замечу, что, спроси мы Ричарда Окделла о его взаимоотношениях с Алвой в бытность его оруженосцем, даже Дик постеснялся бы огласить весь приведенный перечень, ограничившись лишь жалобой на то, что ему просто недодавали. Вопрос о том, что же именно он сам дал, какие доги оплатил и какие обязанности исполнил, нашему герою просто не приходил в голову. В его глазах, похоже, хорошее отношение к своему господину – уже достаточная награда за труды последнего.
Так что здесь приходится констатировать забавную аберрацию. Мало того, что и во взаимоотношениях с Рокэ Алвой Окделл постоянно помнит о своих правах и чужих обязанностях и пребывает в уверенности, что ему обязаны все и всем, он же не должен никому и ничего, но этой своей уверенностью он ухитряется заразить кое-кого из читателей…
Я не буду развивать дальше рассмотрение всяческих аналогичных примеров, потому что, на мой взгляд, вывод уже напрашивается однозначный – с первых страниц книги перед нами предстает морально ущербная личность, как я говорил выше, уверенная в собственной исключительности и в том, что все окружающие обязаны удовлетворять ее (этой самой личности) запросы и нужды.
Причины ущербности можно обсуждать, хотя они более или менее ясны – не слишком обремененный интеллектуальным багажом папенька, деливший время между письменным столом, трудолюбиво украшенным снизу художественной резьбой, и лесничихой Дженни, маменька, дрессирующая сына в представлении о его Высокой Миссии и сдувающая с чада пылинки (похоже, подзатыльниками), общая тошнорвотная атмосфера дома, за пределами которого мы ничего не знаем и знать не хотим, кроме того, чему нас учат маменька и отец Маттео… Тут многое можно сказать, но главное – не в корнях, а в плодах. А плоды – ядовитые.
Окделлу оставалось только выйти из-под гнета обстоятельств, мешающих взыскивать с окружающих долги в полном объеме, немного освоиться с новыми возможностями, привыкнуть к ним – и потенциал личности раскрылся во всей красе. Теперь можно уже не бурчать в уголке по поводу того, что кто-то не платит Повелителю тем, что Повелителю угодно взыскать с нерадивого (защитой, услужением, любовью, наконец), а прямо и непосредственно востребовать долг. А при отказе – карать виновного. Или виновную – кинжалом.
-
-
14.05.2010 в 00:04-
-
14.05.2010 в 00:11начиная с того, как его угораздило выжить...-
-
14.05.2010 в 00:27Что-то мне сомнительно, что Эгмонд мог быть для кого-то опорой( Да и пример из него - ууу(
~Птаха~
Есть у меня одна мысля. Для которой не имеют даже решающего значения человеческие качества Окделла-старшего.
ИМХО, оставшись в живый, он бы не "забронзовел", из него не сделали бы идола, давящего своей гибелью на Дика. И возможностей манипулировать парнем у Штанцлера и прочих было бы куда меньше: одно дело - погибший от рук живых и присутствующих сейчас рядом с Диком врагов, другое - просто вражда. У Дика было бы больше шансов посмотреть на все своими глазами не через призму всей этой мути про "подлеца Алву", "людей Чести" и прочего.
А еще иногда мне кажется, что, не погибни Окделл тогда, со временем они с Алвой могли бы найти общий язык. Как только до Эгмонда дошло бы, что своими действиями оппозиция наносит вред стране и людям. Потому как чисто по-человеческий он мог бы Алву уважать - если даже Дик, с давящими ему на сердце и мозг обстоятельствами, не смог не отметить всего хорошего, достойного в Первом маршале.
Ндя... идеализЬм так и прет.
-
-
14.05.2010 в 00:54Вот кстати да. Была похожая мысль. Из-за смерти отца Дик ведь по сути оказался главой семьи, хуже того - главой Великого дома. И это малолетний пацан, который, по понятным причинам, о жизни не знает ни-че-го. Естественно , он не знал других истин, кроме той, что втемяшивалась ему в голову много лет (Оллары - зло, Алва - чудовище, Эгмонт - святой, да здравствуют Раканы и Великая Талигойя, не посрами дело отца!) На ней и зациклился. Сдается мне, что это давление изрядно перекосило его и без того неустойчивую (из-за наследства) психику. А то, что мы наблюдаем по ходу книги - в некоторой степени его следствия.
З.Ы. Я отнюдь не отношусь к рядам окделлопоклонников и однажды даже спорила с ними до хрипоты (на тему того, что сначала Дикуша был белым и пушистым, а затем его автор изуродовала), но ощущение того, что большинство проблем из детства, есть. Будя рядом Эгмонт, Мирабелла сотоварищи компостировала бы мозг ему, а дитё оставила в покое.
Хотя это же Мирабелла...
-
-
16.05.2010 в 20:03-
-
17.05.2010 в 00:34-
-
19.05.2010 в 01:39